Вступительная статья к изданию "Тайна Раифа Абляшева"

В первом выпуске организованного Анной Бердичевской нового московского журнала «Волшебный фонарь» со статьей к юбилею Майи Михайловны Плисецкой, с эссе Андрея Битова об уникальном иллюстрировании «Маленьких трагедий» Пушкина Фаворским опубликован небольшой, но емкий и содержательный материал о Раифе Абляшеве.

Приводимый в журнале отзыв с одной из давних выставок: «Слава Богу, что есть такой чистый и благородный художник, сострадающий и думающий, видящий и понимающий жизнь как бесценный дар. Евгений Евтушенко, Кунгур, 15 декабря 1997 года».

И еще из того же «Волшебного фонаря»: «А вот воспоминания друга, Владислава Бороздина, известного на Урале фотомастера: «Раиф трагически погиб. Тайна его гибели до сих пор не раскрыта. Погиб в расцвете творческих сил, не дожив две недели до своего пятидесятилетия и большой юбилейной выставки. Кунгур плакал. Раиф был любимцем города, работал фотокорреспондентом в газете «Искра», и его все знали. Нынче, 7 октября (2005-го - Р. Б.), мы открыли ему мемориальную доску - на ней он, разрывая земные сферы, открывает для нас новое измерение...»

Разумеется, тайна гибели Раифа электризует и взвинчивает, тем более что дает намек на его связи с женщинами. Да и связи эти особенные, часто впрямую соотносящиеся с его художественным творчеством - когда он снимал обнаженную модель. Уж столь-то пряный запах шибко шибает в наши чужие носы. Слыхал, где-то там на Западе установили, что самки комара анофелеса равно заинтересованно относятся к человечьим ногам и лимбургскому сыру, за что биологи удостоились в нынешнем году даже нобелевки - только с приставкой Ig, что ли: «дурной», «анти»... Ходила версия, будто Раиф был убит кем-то из обманутых мужей-любовников - от возмущения, обиды, ревности. Романтично - почти поэтично, конечно. Но ничто не установлено и не доказано. Существуют и другие мнения. Например, имелись следы волочения с проезжей части к тротуару, где было обнаружено тело, и на одежде Раифа. Можно предположить, что глухою ночью он был сбит машиной. Я, вспомнивши свое юридическое образование и кое-какую практику, склонен, скорее, к тому же, хотя решающее значение тут может иметь судебно-медицинская экспертиза, заключение которой мне неизвестно. Но, разумеется, это мое сугубо субъективное мнение.

Но главная тайна тайн как песня песен души и судьбы Раифа Абляшева - это, конечно же, его талант. Раздел «Детство» в книге открывается знаменитым фотоэтюдом «Сестрички». Восхитительна несуразица поз, в ручонках-ножонках и выпяченной пузени младшей особенно. Лукавейший, озорнущий-хитрющий прищур старшенькой соплюшки... Истолковывать-растолковывать я тут ничего не берусь. Такое надо разглядеть да поймать.

...Ослепительно сияющая, ровно рядошный самовар, с которым он возится, цыганистая физия нестарого кудлатого деревенского попика - и рядом девчушка с чашкой в ожидании доступной незатейливой вкусности. И опять же ноги - худенькие, на этот раз в широкозевых резиновых сапогах. Намек на неминучую деревенскую долюшку женскую - в непременных на босу ногу мокроступах-говнодавах по скотской жиже? (Это в «Портретах» - «Батюшка из села Комарово» называется). Добрый, видно, батюшко-то и жизнерадостный. А жизня, поди-ка, не шибко-то добрая и сияющая. И вокруг, в его Комарове-селе, да и у него самого. Вот, наверное, самым малым детишкам жизнь всегда в радость, какая ни есть...

И в разделе «Глубинка» снимок «Умаялись». Тоже знаменитый. И тоже женские ноги. Старушечьи. Конечно - лица, они, ясно, соответствуют состоянию фотографируемых и продиктовали заглавие работе, но замечаются прежде них именно ноги. На первом плане, крупно, у одной босые, у другой в чем-то вроде опорков, и у обеих натоптанные, натруженные, утратившие всякий намек на женские формы-очертания. На принадлежность к какому бы то ни было полу. Но - подолы, кофты, платки...

А Раиф ли не понимал красоту и совершенство женского тела и не балдел от того! С чего же тут-то так обескураживающе жестоко - нет чтобы уж прикрасил-припрятал чего?

У Алеши Домнина есть вот такое стихотворение: «Старух ненавижу с глазами пустыми, С глазами как белое небо пустыни (это было писано задолго до «Белого солнца...» - Р. Б.), Христа почитающих, Жадных и клейких, Обиды считающих Словно копейки, Друг друга бочком выживающих с места. Ужель они были когда-то невестами?» Глядя на фото Раифа, тот же вопрос напрашивается сразу наоборот: они же были когда-то невестами - за что же и какая жизнь их так поизнахратила?

Надо уметь обожать истинную женственность в любом ее проявлении и одухотворенную любым возрастом, чтобы не постесняться показать, скажем, неказистость именно ног. Женских. Разумеется, он прежде всего умел понимать, видеть и отображать красоту и в самом прямом смысле слова.

Мнение специалиста: «Увлекательна группа женских портретов, всегда загадочных и очень разных по свету, цвету и композиции...» - это искусствовед Пермской художественной галереи Ольга Власова в каталоге юбилейной выставки Раифа «Реальность и фантазия». Еще более определенно, даже категорично, высказался на тот же счет, что и Ольга Михайловна, Евтушенко: «Раиф Абляшев - один из тех немногих художников-реалистов, которые спасут для потомков страдающий лик нашей матери-России. У него есть два качества, сливающихся особенно гармонично. Это чувство трагизма жизни, особенно женской доли, и красоты природы. «Девушки в тумане» и портреты старух - это шедевры». Более или менее достаточно зная Евгения Александровича, смею утверждать, что в понятии «красота природы» он непременно подразумевает и женские образы.

Мнение Евтушенки многого стоит еще и потому, что и сам он профессиональный, по существу, фотограф. И у них с Раифом во многом совпадает социальный прищур на, так сказать, «негативные» виды существования народа, страны и властей.

Первый раздел альбома «Истоки» открывает много нашумевшая «Рыба». Увидал вот чего-то где-то и изобразил в ней Абляшев не разбери-бери что. Кто видит обезьянообразью харю, кто... В общем - «...не мышонка, не лягушку, а неведому зверюшку». Но это поиски изобразительности, относящиеся больше все-таки к форме. А завершается раздел этюдом «Хлеб». Вообще-то Раиф, говорят, не умел или же не любил подбирать названия своим работам. Чувствовал, видимо, многозначность собственных ощущений в отснятом материале. Так, похоже, и тут: хлеб для незакормленных народов - а для России особенно «хлеб всему голова» - помимо всего прочего, категория нравственная, почти философская, и называть так пожухлые, неказистые, но явно не крестьянской масти ломоточки слишком многозначительно. Впрочем, а черт его знает: и они тоже ведь наш насущный, выстраданный черствоватый хлебушко?

Во всем Абляшев силен и хорош, в любом отделе книги, но, пожалуй, наиболее емок и характерен для его творчества раздел «Глубинка», который я по ходу уже упоминал. Это постоянное место (сфера) его незавидного обитания, которую он не обожал и не превозносил, а как бы высвечивал изнутри, часто негодовал в ее адрес, но всегда со-переживаючи и со-страдая, и не рвался покинуть. (Между тем он был своим и даже одной из наиболее признаваемых личностей среди фотохудожников и причастных их искусству интеллигентов не только в Перми, но и, допустим, в Оксфорде).

Так вот - «Глубинка». «Оттепель» - бабы откапывают технику из-под снега. «Перестройка» где-то тут же рядышком в книге - издевка над всею нашей фальшью и выспренностью. «Славься, Отечество наше свободное!» - один из снимков так называется. Под этим аншлагом не очень разрозненной цепочкой тянутся куда-то людишки. «Шествуют, как к крематорию», - уточняет Бороздин.

«Музыка». Мужик в толпе целуется с трубою. Дождь. Похороны или праздник («то ли праздник, то ли горе» - Домнин), не поймешь. Но все равно грустно. ...Капля на трубе. Дождинка? Слеза? Раиф мог жанровый, даже сеймоментный, репортажный снимок сделать многомысленно, часто иронично, чуть ли не философски осмысленным.

Согбенная женщина проходит под звездой - пятиконечной, на тумбе, эдакое скульптурное художество. «Соль Камская»! .. Мужчина несет детский гробик по какому-то беспутью. И опять: надо же увидеть в жизни такое! Без названия. А как такой кадр назовешь!?

Вид через окно автобуса: белая еще, но зашарпанная и порушенная церковь с колокольней и кое-какие домишки около. Снимок сделан давно, а, говорят, и сейчас такая же заброшенная стоит: «Село Неволино», видно, и Бог ему не в помощь. «...Неелово, Горелово, Неурожайка тож».

Женская и мужская колонии. Бабенки, ладно: может, с волчьей тоскою в глазах, в запал, но - перекуривают. А вот мужская... Известная на Урале «тридцатка». Черная тень от государственных (когда-то монастырских) стен, плотно легшая внутри них на четырехугольный строй зэков - и колокольня храма над ним. Я-то думал, что содержание кадра в том, что превращено-де здесь святилище в узилище, и для нас подобное в общем не ново, начиная с Соловков, но Бороздин толкует это как светоч над тьмою. Наверное, он и прав.

В поисках устойчивого «позитива» в жизни народа и собственном своем творчестве Абляшев годами наблюдений создал монументальный хронологический сериал о восстанавливающемся Белогорском монастыре. Есть в серии и виды-панорамы времени разрухи и запустения, и вехи возрождения, но не в голой документальной хронике суть. Точнее, прежде и полнее всего это фотопоэма о тяге людей к оживлению и одухотворению бытия даже там, где его расстарались и умудрились, казалось, наглухо умертвить. Недаром составитель открывает отдел не, допустим, хронологически напрашивающейся фотографией порушенного храма, а этюдом, исполненным зримой, предельно возвышенной красоты, и в то же время скорбной, печальной и таинственной. Это один из снимков, которые в выдержке Евтушенки из «Волшебного фонаря» и обозначены как «Девушки в тумане» (он же и на обложке). И кроме романтичной таинственности и очевидной красоты в судьбе модели, Настя ее зовут, имеется еще и несогбенная духовность, уведшая ее в одно из учебных заведений при Троицко-Сергиевой лавре и, видимо, определившая ее дальнейшую жизнь.

Понимал тайны красоты и свободно владел многими секретами своего промысла Раиф Абляшев. И прежде всего главным, неизбежным для всех талантов - безостановочной напряженной работой. О нем писали: «А снимки Абляшева будто рождались даже без его авторского участия». Но Абляшев обронил в каком-то интервью: «Зверски трудно работаю». После него остались кое-какие записи. Вот из них: «...Лег в половине третьего. Встал в 6». «Выставка «Гости Перми». Впервые понял, что значит работать под примитив». С посещения, видимо, чего-то наподобие мастер-класса: «...После обеда слайды. Один маразм. Груди, похожие на попочки наших женщин. Напился как свинья». Сверхлаконично: «Фотогроб». О чем бы это? «Начал делать спиральную серию. Потихоньку захватывает».

Придумал разрезать старые негативы на кусочки, на полоски, выстраивать из них композиции: видимо, это и называется мозаикой? И т. п. Я не стану даже и пытаться разбираться в тонкостях стилей и техник, пусть это делают специалисты. Его композиции и реминисценции - это надо смотреть.

«...Был в администрации. Обещали компьютер». (Так и не дождался, как и комнатенку хотя бы). Изобретал свои новации без всякой электроники.

Быт у Раифа оказался в общем-то неустроенным. Разойдясь с женой, годы обретался в редакционной фотолаборатории. Очень подрезал его дефолт. Моментально взлетели цены на фототовары, а их ему требовалось до лешего. Залазил в долги. Ладно, не он один... Сам, когда мог, тоже давал взаймы. Один заскорузлый должник даже сунул три тысячи в гроб. Были, наверно, и такие, кто не отчитался и перед покойником.

Наблюдается в записках Раифа и некая «тайнопись». Он, видно, хотел оставить себе какие-то затеси, чтобы как-то ориентироваться в своей непролазной, зыбучей, отуманенной, клубящейся жизни и работе.

1998-й год. «У одной родня исчеркала фото, мои работы... Какая-то Марина стащила у меня снимки и шантажирует девушек. Не могу вспомнить, кто такая». «Тайнопись» - прежде всего из-за ахового его почерка. Но и не только. Мы пытались разобраться в записях с Людмилой, бывшей женой Раифа. Мне, одному, это оказалась бы просто не по зубам-не по глазам. Да и она, все же помнящая его каракули, читала в лупу, то и дело натыкаясь на совершенно не поддающиеся слова, фразы и кусочки. Но главная трудность для нее состояла не в том. Я с самого начала понимал, на какую самоотверженность она решилась. Но я - и, мнится мне, и Людмила тоже - искал и находил не клубничку, а именно проявление души художника.

«Дождь идет... Домой некогда даже заехать. ...Заснял 7 пленок. До чего все-таки красивая девушка и, видимо, очень голодная. Поснимал с удовольствием». Какой такой голод имел он в виду? В наше время всякое может статься... А где удовольствие, там и муки...

О другой: «Работали с ней до половины одиннадцатого. Одна из красивейших женщин в моей жизни, и умница».

Одну очень достойную девушку он, по обстоятельствам, фотографировал прямо во дворе редакции. Кого-то, рассказывал приятелям, на крыше. Обе они, видно - и, разумеется, он с ними тоже, - фантазировали, мечтали о чем-то прямо-таки невероятном, потому девочки еще загодя балдели и позволяли себе черт-те что.

Но и это тоже его одержимая работа - прежде всего дань-дар красоте и искусству. А вот дела рутинные, повседневные:

«...Лазил на трубу на рынке (точка, с которой город как на ладони - Людмила). Очень устали, руки все закоченели».

«...Встал в 6 часов. Голова трещит...Утром поехал в Красный Ключ. Там сгорели конный двор и 8 дворов. Жуть!»

На прощание вспомним, как пел Галич - чуть ли не благоговейно: «Но ведь где-то, наверное, Существует - Она!? Эта - с щедрыми нивами И в кипеньи сирени, Где родятся счастливыми И отходят в смиреньи, Где как лебеди девицы, Где под ласковым небом Каждый с каждым поделится Добрым словом и хлебом...»

И где она есть, такая, - тоже тайна? Может, ее-то и знал-искал, для себя и для нас, Раиф? Трагедий нам всем достанет. Ему - уже. Но, может, вовсе не такой уж выспренний да пошлый тот мюзикловый слоган: бороться и искать, найти и не сдаваться? Может быть, нам он тоже на что сгодится?

Роберт Белов